Белый костюм, летящая походка, чуть ироничный взгляд — таким запечатлел его живописец Михаил Рогалевич.
Трудно и одновременно легко рисовать портрет никогда не виденного человека. Трудно потому, что не схватишь живой мимики, вспыхивающей улыбки или характерного прищура. А легко потому, что можно дать волю собственной трактовке образа того, от кого остались лишь редкие фотографии.
Впрочем, говорят, приехавший из Чикаго праправнучатый племянник изображенного на холсте господина сатисфакции насчет фамильного несходства не предъявлял.
Ах, загадочный “электрический человек” — неужели ты и впрямь жил и творил в наших краях!
Точно жил. Точно творил. Точно был пророком в родном Отечестве. А может, местным белорусским Фаустом?
Ну что, спустимся к нему в подземелье, расположенное под роскошным, как антикварная табакерка, дворцом?
Страшновато, конечно. Звуки доносятся ужасные — треск и взрывы, сопровождаемые белыми всполохами молний и электрических разрядов.
Может, лучше зажмуриться и не глядеть (не дамское это дело, ох не дамское) на ставшую вдруг прозрачной собственную руку — костяшки пальцев в окружении мерцающего ореола. Бр—р, почище спиритизма зрелище.
Недаром даже мужчины неробкого десятка, современники экспериментатора, не рисковали заходить в таинственные подземные лаборатории Якуба Оттоновича Наркевича—Иодки, самозабвенно колдующего над опытами. Дело-то происходит не в XXI, а в XIX веке.
Магическое место для фамильного гнезда выбрали Наркевичи—Иодки, выкупив имение у Радзивиллов, — на правом, высоком, берегу Немана, берущего свое начало—исток о трех голубых ниточек—речушек — Лоши, Усы и Неманца. Прелестный вид открывался из окна 27-метровой дворцовой башни: плотогоны плывут, водяные мельницы крутятся, паром от пристани отчаливает!
Завораживающее зрелище для пытливого мальчика Якуба, родившегося 27 декабря 1847 года по старому стилю семье маршалка Игуменского повета Оттона Онуфриевича Наркевича—Иодки.
Ангелов во дворце любили — недаром младшую сестру Якуба назвали Анелей.
Ангел же и поцеловал в макушку наследника древнего Герба Лис. Иначе как объяснить, что сразу после окончания Минской губернской гимназии в качестве виртуоза—пианиста и композитора отправился юноша путешествовать по Европе, собирая после концертов “отличные отзывы коронованных особ”.
Музицирование он будет любить всегда, но пока попробует себя на казенной службе в Петербурге, читая лекции о теории музыки в женском Мариинско—Ермоловском учебном заведении. А когда это наскучит, вновь отправится за границу, решив основательно изучить физику, природоведение и медицину.
И чего, скажите на милость, не сиделось ему ни в роскошном родительском дворце, ни в столице Российской империи, если денег на любые удовольствия хватало? Зачем ломать голову в Институте медицины во Флоренции, на факультете медицины в парижской Сорбонне, в университетах Вены?
А такие вот были век с лишним назад наши отечественные дворяне: к просвещению тянулись, вольтерьянскому вольнодумству.
Ох, видит Бог — на свои головы насмотрелись да наперенимались свободы!..
Но тогда казалось, что все идет своим путем — правильным и Богом контролируемым: вкусивший серьезных наук дворянский сын нашел супругу по душе, Елену Адамовну Песляк из соседнего имения Мохорты. Родились в семье сыновья — Оттон— Томаш— Лев, Адам— Якуб—Антон, Конрад—Ирадион и дочери — Мария и Елена. (Забегая вперед, скажу: блуждающими, как и папаша, космополитами выросли чада: Томаш похоронен в Сан—Ремо, Конрад — в Кракове, Елена вышла замуж за барона Гартинга, Мария за — Паганини—Нобили.) Одни фамилии чего стоят — представьте, какие родственные связи были бы у наших земляков, не развей мы их вместе с накопленными капиталами по ветру из классовых соображений. А теперь ищем заморских спонсоров — оказывается, светлое будущее без денег построить невозможно!
...Даже руины могут быть прекрасны, хотя словосочетание это само по себе кощунственно. Что поделать — развалин в Беларуси больше, чем дворцов. Вместе с заведующей отделом информации Узденского райисполкома Фаиной Жуковской обходим то, что осталось от дворца в Наднемане.
— Башня до недавних пор еще целая стояла, 6 лет назад рухнула, — рассказывает Фаина Юльевна. — А сам дворец в годы войны разрушили. Свои, не немцы. “Брама”, на счастье, уцелела. Видите, слева окно забитое? По воспоминаниям старожилов, здесь можно было получить бутылку кумыса. Наркевич—Иодко часто бесплатно раздавал его местным крестьянам. Он много помогал бедным. Лечил их с помощью электротерапии, массажа и минеральной воды — в окрестном лесу даже санаторий построил.
Мы молча спускаемся к окружающим руины зарослям, и Фаина Юльевна показывает ничем не примечательную полянку: “Вот где-то здесь, говорят, скважина существовала с целебной водой”.
Ну что тут скажешь: экстравагантный во всех смыслах был господин Якуб Оттонович. В своей подземной электрографической лаборатории (да-да, той самой, куда страшились зайти современники) проводил опыты по влиянию электротока на живые организмы начиная от человека и заканчивая растениями, сконструировал своего рода радиоприемник для регистрации грозовых разрядов, прибор под названием “лизиметр” для измерения влажности почвы, градоотводы, изобрел электрографию (способ изображения исходящей от живого объекта искры на фотопластинке), за что, кстати, и получил прозвище от парижских газет “L’homme electrique”— “электрический человек”.
Европа знала нашего земляка и аплодировала ему за научный поиск, награждая почетными титулами. Более того, готова была признать его первенство в открытии беспроводной передачи сигналов, о чем сохранился любопытный документ — протокол заседания Французского физического общества в Париже в декабре 1898 года, в котором сказано: “О.Лоджу.. принадлежит первая идея телеграфии без проводов, если мы не пожелаем дойти до Наркевича—Иодки... который двумя—тремя годами раньше выполнил в Вене очень интересные передачи с катушкой Румкорфа, соединенной с землей, антенной и приемником, созданным из антенны и телефона, также заземленного, правда, может быть, без выразительного осознания роли электромагнитных волн в этих экспериментах”.
Россия также ценила надворного советника Якова Оттоновича, не скупясь на награды и ученые звания.
А что же земляки, окрестные крестьяне, для которых ученый открыв свой санаторий “для нервных и слабогрудых больных” с электротерапевтическим кабинетом и кумысолечебницей, две аптеки — в Слуцке и Песочном, построил метеорологическую станцию и уйму громо— и градоотводов? И, как сам писал в отчете Институту экспериментальной медицины в 1897 году, “с целью принести пользу лечению... бесплатно обеспечил население Могильнянской волости антидифтерийной сывороткой”, а также раздавал за лето по 2.000 бутылок кумыса от специально завезенных из Башкирии лошадей.
Ну как вам ответить на этот сакраментальный вопрос?
Титулованного богача—исследователя называли непонятым пророком в своем Отечестве.
Любили и одновременно не жаловали.
Почитали за гения и ненормального.
И позволили тихо умереть в Вене 6 (19) февраля 1905 года на руках у срочно приехавшей жены.
Одна лишь газета “Северо-Западный край” откликнулась на скоропостижную кончину чудака из Беларуси, который, подлечив летом земляков, суровыми зимами отправлялся в Европу читать свежие научные статьи и лекции о собственных изобретениях в лучших университетах.
Всего этого я бы, разумеется, не знала (да и мало бы кто знал), если б летом 1972 года в живописную деревню Наднеман не приехал очередной славный чудак — кандидат экономических наук Владимир Киселев, давно болеющий краеведением. Попросился на постой к старикам—пенсионерам, помогал им косить сено для коровы, за что был награждаем замечательными рассказами—преданиями про странного барина, жившего в этих местах.
30 лет Владимир Николаевич собирал сведения о Наркевиче—Иодке, вместе с соавторами издал о нем в 1988 году книгу под названием “Прафесар электраграфii i магнетызму”, помог подготовить экспозицию о легендарном земляке Узденскому государственному историко—краеведческому музею.
А Узда, кстати, даром что долго носила малопочетный титул городского поселка – к родоводу своему и уроженцам относилась и относится с трепетным уважением, кропотливо собирая сведения для полноценной музейной экспозиции. И как только представилась возможность, пригласила в гости вышеупомянутого праправнучатого племянника ученого — Христиана Наркевича—Лейна, нынешнего директора Музея американской архитектуры и дизайна в Чикаго. И красивый породистый американец с белорусскими корнями, холостяк и умница, с удовольствием приехал на родину предков. Тем более что в 1997 году проводилась на Узденщине международная конференция, посвященная славному земляку.
Тогда же, как рассказал директор местного музея Анатолий Попко, прибывший наследник изъявил два желания: шутливое — найти здесь жену и серьезное — отреставрировать фамильную усадьбу. На свои деньги даже проект реставрационных работ заказал архитекторам.
Увы, у нас с реституцией, то есть возвратом бывшей наследной собственности законным владельцам, не все просто. Видимо, многим высоким чиновникам проще под предлогом нехватки государственных денег на реставрацию пассивно созерцать гибнущую старину, чем цивилизованно привлекать к восстановлению “спадчыны” полных творческого энтузиазма наследников, особенно “забугорных”. (После революции техническое оборудование дворца было передано научным учреждениям республики, а сам он использовался как место для проведения сельскохозяйственных курсов и детского отдыха.)
В результате чего и получаются “полурыночные” парадоксы: уже “в нашу эру” в Наднемане, прямо на дворцовой территории пристроил личный коттедж “новый белорус”, игнорируя охранные таблички Министерства культуры. Наверное, и дальше бы он всякие запреты игнорировал, если бы не погиб во время малопонятных окрестным жителям разборок.
Сюрреалистичное зрелище: на фоне добротного современного особняка мокнущие под дождем и снегом дворцовые руины...
Но я недаром сказала, что Узденщина — край особенный. И не потому, что соревнуется с соседней Копыльщиной по числу взращенных у себя знаменитостей, а потому, как я сказала, что здесь вообще почитают память славных земляков.
Вот и в этом году, 19 ноября, прошла здесь научно—практическая конференция, посвященная 155-летию со дня рождения Наркевича—Иодко и 110-летию открытия им своего благотворительного санатория.
Если вы думаете, что ученые—краеведы только читали на ней свои душещипательные, но платонические доклады, то ошибаетесь. Нет, здесь по инициативе местных властей и персонально заместителя председателя райисполкома Михаила Лапотко состоялось открытие долгожданного памятника. Точнее, памятного места — фамильного захоронения семейства Наркевичей—Иодко. Добрая дюжина районных организаций и добровольцы отработали в общей сложности свыше 200 человеко-дней во имя этого удивительного почина, буквально по косточкам собирая останки славных земляков, чей покой был бесцеремонно нарушен в годы войны. (По воспоминаниям старожилов, свои, а не чужие взорвали фамильный склеп Наркевичей—Иодко, распаяв металлические гробы, чтобы сделать из них ведра). И когда все возможное было найдено, привели в порядок захоронение, восстановив не только старинные надгробия с трогательными надписями, но и поставив стилизованный под старину современный камень—памятник из гранита — с изображением родового герба семьи.
И знаете, что сказали добравшиеся на мероприятие древние старушки из Наднемана? “Ну вось, панок, мы i дажьлi да таго часу, калi у цябе на магiле пабывалi”. Так что не беспамятны мы, не беспамятны.
Людмила СЕЛИЦКАЯ, “СБ”. Фото автора и из фондов музея.
Р.S. Четырнадцать лет назад директор Узденского музея Анатолий Попко подарил мне только что изданную книгу “Прафесар электраграii i магнетызму”, которая завершалась такими словами: “Iнтарэсы грамадства вымагаюць, каб быу адбудаваны сядзiбны дом у Наднемане. Спецыялiсты прызнаюць магчымасць яго адраджэння як архггэктурнага помнiка. ...Вежу можна абсталяваць, як у мiнулым, прыборамi метэаралапчнага наззiрання, адбудаваць устаноуленую калiсьцi на ей “Эолаву арфу”.
Золотые, но, увы, не ставшие вещими слова. На сей раз я приехала в Узду вместе с сыном—студентом, выполнявшим роль шофера, фотографа и претендента в патриоты Отечества. Анатолий Николаевич показал нам вторую написанную В.Киселевым книгу про Наркевича—Иодко под названием “Парадоксы “электрычнага чалавека”. Точнее, штучный оригинал—макет, для издания которого пока еще не нашлись спонсоры. Будем искать их вместе?